Посмертные записки пиквикского клуба. Чарльз Диккенс

В предисловии к первому изданию «Посмертных Записок Пиквикского Клуба» было указано, что их цель - показать занимательных героев и занимательные приключения; что в ту пору автор и не пытался развить замысловатый сюжет и даже не считал это осуществимым, так как «Записки» должны были выходить отдельными выпусками, и что по мере продвижения работы он постепенно отказался от самой фабулы Клуба, ибо она явилась помехой. Что касается одного из этих пунктов, то впоследствии опыт и работа кое-чему меня научили и теперь, пожалуй, я предпочел бы, чтобы эти главы были связаны между собой более крепкой нитью, однако они таковы, какими были задуманы.

Мне известны различные версии возникновения этих Пиквикских Записок, и для меня, во всяком случае, они отличались прелестью, полной неожиданности. Появление время от времени подобных домыслов дало мне возможность заключить, что мои читатели интересуются этим вопросом, а потому я хочу рассказать о том, как родились эти Записки.

Был я молод - мне было двадцать два - двадцать три года, - когда мистеры Чепмен и Холл, обратив внимание на кое-какие произведения, которые я помещал тогда в газете «Морнинг Кроникл» или писал для «Олд Монсли Мегезин» (позже была издана серия их в двух томах с иллюстрациями мистера Джорджа Круктенка), явились ко мне с предложением написать какое-нибудь сочинение, которое можно издать отдельными выпусками ценой в шиллинг - в то время я, да, вероятно, и другие знали о таких выпусках лишь по смутным воспоминаниям о каких-то нескончаемых романах, издаваемых в такой форме и распространяемых странствующими торговцами по всей стране, - помню, над иными из них я проливал слезы в годы моего ученичества в школе Жизни.

Когда я распахнул свою дверь в Фарнивел-Инн перед компаньоном, представителем фирмы, я признал в нем того самого человека, - его я никогда не видел ни до, ни после этого, - из чьих рук купил два-три года назад первый номер Мегезина, в котором со всем великолепием было напечатано первое мое вдохновенное произведение из «Очерков» под заглавием «Мистер Миннс и его кузен»; однажды вечером, крадучись и дрожа, я со страхом опустил его в темный ящик для писем в темной конторе в конце темного двора на Флит-стрит. По сему случаю я отправился в Вестминстер-Холл и зашел туда на полчаса, ибо глаза мои так затуманились от счастья и гордости, что не могли выносить вид улицы, да и нельзя было показываться на ней в таком состоянии. Я рассказал моему посетителю об этом совпадении, которое показалось нам обоим счастливым предзнаменованием, после чего мы приступили к делу.

Сделанное мне предложение заключалось в том, чтобы я ежемесячно писал нечто такое, что должно явиться связующим звеном для гравюр, которые создаст мистер Сеймур, и то ли у этого превосходного художника-юмориста, то ли у моего посетителя возникла идея, будто наилучшим способом для подачи этих гравюр явится «Клуб Нимрода», члены которого должны охотиться, удить рыбу и всегда при этом попадать в затруднительное положение из-за отсутствия сноровки. Подумав, я возразил, что хотя я родился и рос в провинции, но отнюдь не склонен выдавать себя за великого спортсмена, если не считать области передвижения во всех видах что идея эта отнюдь не нова и была не раз уже использована; что было бы гораздо лучше, если бы гравюры естественно возникали из текста, и что мне хотелось бы идти своим собственным путем с большей свободой выбирать людей и сцены из английской жизни, и я боюсь, что в конце концов я так и поступлю, независимо от того, какой путь изберу для себя, приступая к делу. С моим мнением согласились, я задумал мистера Пиквика и написал текст для первого выпуска, а мистер Сеймур, пользуясь гранками, нарисовал заседание Клуба и удачный портрет его основателя - сей последний был создан по указаниям мистера Эдуарда Чепмена, описавшего костюм и внешний вид реального лица, хорошо ему знакомого. Памятуя о первоначальном замысле, я связал мистера Пиквика с Клубом, а мистера Уинкля ввел специально для мистера Сеймура. Мы начали с выпусков в двадцать четыре страницы вместо тридцати двух и с четырех иллюстраций вместо двух. Внезапная, поразившая нас смерть мистера Сеймура, - до выхода из печати второго выпуска, - привела к незамедлительному решению вопроса, уже назревавшего: выпуск был издан в тридцать две страницы только с двумя иллюстрациями, и такой порядок сохранился до самого конца.

С большой неохотой я вынужден коснуться туманных и бессвязных утверждений, сделанных якобы в интересах мистера Сеймура, будто он принимал какое-то участие в замысле этой книги или каких-то ее частей, о чем не указано с надлежащей определенностью в предшествующих строках. Из уважения к памяти брата-художника и из уважения к самому себе я ограничусь здесь перечислением следующих фактов:

Мистер Сеймур не создавал и не предлагал ни одного эпизода, ни одной фразы и ни единого слова, которые можно найти в этой книге. Мистер Сеймур скончался, когда были опубликованы только двадцать четыре страницы этой книги, а последующие сорок восемь еще не были написаны. Никогда я не видел почерка мистера Сеймура. И только один раз в жизни я видел самого мистера Сеймура, а было это за день до его смерти, и тогда он не делал никаких предложений. Видел я его в присутствии двух человек, ныне здравствующих, которым прекрасно известны все эти факты, и их письменное свидетельство находится у меня. И, наконец, мистер Эдуард Чепмен (оставшийся в живых компаньон фирмы Чепмен и Холл) изложил в письменной форме, из предосторожности, то, что ему лично известно о происхождении и создании этой книги, о чудовищности упомянутых необоснованных утверждений и о явной невозможности (детально проверенной) какого бы то ни было их правдоподобия. Следуя принятому мною решению быть снисходительным, я не буду цитировать сообщение мистера Эдуарда Чепмена о том, как отнесся его компаньон, ныне покойный, к упомянутым претензиям.

«Боз», мой псевдоним в «Морнинг Кроникл» и в «Олд Монсли Мегезин», появившийся и на обложке ежемесячных выпусков этой книги и впоследствии еще долго остававшийся за мной, - прозвище моего любимого младшего брата, которого я окрестил «Мозес» в честь векфилдского священника; это имя в шутку произносили в нос, оно превратилось в Бозес и уменьшительно - в Боз. Это было словечко из домашнего обихода, хорошо знакомое мне задолго до того, как я стал писателем, и потому-то я выбрал его для себя.

О мистере Пиквике говорили, что, по мере того как развертывались события, в характере его произошла решительная перемена и что он стал добрее и разумнее. По моему мнению, такая перемена не покажется моим читателям надуманной или неестественной, если они вспомнят, что в реальной жизни особенности и странности человека, в котором есть что-то чудаковатое, обычно производят на нас впечатление поначалу, и, только познакомившись с ним ближе, мы начинаем видеть глубже этих поверхностных черт и узнавать лучшую его сторону.

Если найдутся такие благонамеренные люди, которые не замечают разницы (а иные ее не заметили, когда только что появились в печати «Пуритане» между религией и ханжеством, между благочестием истинным и притворным, между смиренным почитанием великих истин Писания и оскорбительным внедрением буквы Писания - но не духа его - в самые банальные разногласия и в самые пошлые житейские дела, - пусть эти люди уразумеют, что в настоящей книге сатира направлена всегда против последнего явления и никогда против первого. Далее: в этой книге последнее явление изображено в сатирическом виде, как несовместимое с первым (что подтверждает опыт), не поддающееся слиянию с ним, как самая губительная и зловредная ложь, хорошо знакомая в человеческом обществе, - где бы ни находилась в настоящее время ее штаб-квартира - в Экстер-Холле , или в Эбенезер Чепл , или в обоих этих местах. Пожалуй, лишнее продолжать рассуждения на эту тему, столь самоочевидную, но всегда уместно протестовать против грубой фамильярности со священными понятиями, о которых глаголят уста и молчит сердце, или против смешения христиан с любой категорией людей, которые, по словам Свифта, религиозны ровно настолько, чтобы ненавидеть, и недостаточно для того, чтобы любить друг друга.

Просматривая страницы этого нового издания, я с любопытством и интересом установил, что важные

Сэмюэл Пиквик - главный протагонист романа, основатель Пиквикского клуба.
Натэниел Уинкль - молодой друг Пиквика и его путешествующий компаньон.
Август Снодграсс - другой молодой друг и компаньон Пиквика; он считает себя поэтом, хотя в книге ни разу не прозвучали его стихотворения.
Трейси Тапмен - третий путешествующий компаньон, толстый и пожилой человек, романтик.
Сэм (Сэмюел) Уэллер - слуга мистера Пиквика. Он обладает теми качествами, которых так не достаёт его хозяину.
Альфред Джингль - странствующий актёр и шарлатан, известный своим телеграфным стилем речи.
Тони Уэллер - отец Сэма Уэллера.
Джоб Троттер - слуга Альфреда Джингля, отличавшийся тем, что мог «пустить слезу» тогда, когда хотел убедить кого-то в своей искренности.
Мистер Уордл - владелец фермы в местечке Дингли-Делл, друг Пиквика.
Джо - слуга мистера Уордла, «жирный парень», который потреблял большое количество пищи и постоянно засыпал в любой ситуации в любое время дня; проблема сна Джо - происхождение медицинского термина «Синдром Пиквика».
Рэйчел Уордл - сестра мистера Уордла, которая пыталась тайно сбежать с мистером Джингем.
Эмили Уордл - одна из дочерей мистера Уордла, впоследствии вышедшая замуж за Снодграсса.
Арабелла Эллен - подруга Эмили, впоследствии вышедшая замуж за Уинкля.
Мэри - «хорошенькая служанка» Арабеллы Эллен, которая впоследствии вышла замуж за Сэма Уэллера.
Бен (Бенджемин) Эллен - брат Арабеллы, студент-медик.
Боб Сойер - друг и сокурсник Бена Эллена.
Мистер Перкер - поверенный мистера Пиквика.
Миссис Бардл - вдова, хозяйка дома, где жил Пиквик, затеявшая против него процесс о нарушении брачного обещания.

Чарльз Диккенс

Посмертные записки Пиквикского Клуба

ПРЕДИСЛОВИЕ

В предисловии к первому изданию «Посмертных Записок Пиквикского Клуба» было указано, что их цель – показать занимательных героев и занимательные приключения; что в ту пору автор и не пытался развить замысловатый сюжет и даже не считал это осуществимым, так как «Записки» должны были выходить отдельными выпусками, и что по мере продвижения работы он постепенно отказался от самой фабулы Клуба, ибо она явилась помехой. Что касается одного из этих пунктов, то впоследствии опыт и работа кое-чему меня научили и теперь, пожалуй, я предпочел бы, чтобы эти главы были связаны между собой более крепкой нитью, однако они таковы, какими были задуманы.

Был я молод – мне было двадцать два – двадцать три года, – когда мистеры Чепмен и Холл, обратив внимание на кое-какие произведения, которые я помещал тогда в газете «Морнинг Кроникл» или писал для «Олд Монсли Мегезин» (позже была издана серия их в двух томах с иллюстрациями мистера Джорджа Круктенка), явились ко мне с предложением написать какое-нибудь сочинение, которое можно издать отдельными выпусками ценой в шиллинг – в то время я, да, вероятно, и другие знали о таких выпусках лишь по смутным воспоминаниям о каких-то нескончаемых романах, издаваемых в такой форме и распространяемых странствующими торговцами по всей стране, – помню, над иными из них я проливал слезы в годы моего ученичества в школе Жизни.

Когда я распахнул свою дверь в Фарнивел-Инн перед компаньоном, представителем фирмы, я признал в нем того самого человека, – его я никогда не видел ни до, ни после этого, – из чьих рук купил два-три года назад первый номер Мегезина, в котором со всем великолепием было напечатано первое мое вдохновенное произведение из «Очерков» под заглавием «Мистер Миннс и его кузен»; однажды вечером, крадучись и дрожа, я со страхом опустил его в темный ящик для писем в темной конторе в конце темного двора на Флит-стрит. По сему случаю я отправился в Вестминстер-Холл и зашел туда на полчаса, ибо глаза мои так затуманились от счастья и гордости, что не могли выносить вид улицы, да и нельзя было показываться на ней в таком состоянии. Я рассказал моему посетителю об этом совпадении, которое показалось нам обоим счастливым предзнаменованием, после чего мы приступили к делу.

Сделанное мне предложение заключалось в том, чтобы я ежемесячно писал нечто такое, что должно явиться связующим звеном для гравюр, которые создаст мистер Сеймур, и то ли у этого превосходного художника-юмориста, то ли у моего посетителя возникла идея, будто наилучшим способом для подачи этих гравюр явится «Клуб Нимрода», члены которого должны охотиться, удить рыбу и всегда при этом попадать в затруднительное положение из-за отсутствия сноровки. Подумав, я возразил, что хотя я родился и рос в провинции, но отнюдь не склонен выдавать себя за великого спортсмена, если не считать области передвижения во всех видах что идея эта отнюдь не нова и была не раз уже использована; что было бы гораздо лучше, если бы гравюры естественно возникали из текста, и что мне хотелось бы идти своим собственным путем с большей свободой выбирать людей и сцены из английской жизни, и я боюсь, что в конце концов я так и поступлю, независимо от того, какой путь изберу для себя, приступая к делу. С моим мнением согласились, я задумал мистера Пиквика и написал текст для первого выпуска, а мистер Сеймур, пользуясь гранками, нарисовал заседание Клуба и удачный портрет его основателя – сей последний был создан по указаниям мистера Эдуарда Чепмена, описавшего костюм и внешний вид реального лица, хорошо ему знакомого. Памятуя о первоначальном замысле, я связал мистера Пиквика с Клубом, а мистера Уинкля ввел специально для мистера Сеймура. Мы начали с выпусков в двадцать четыре страницы вместо тридцати двух и с четырех иллюстраций вместо двух. Внезапная, поразившая нас смерть мистера Сеймура, – до выхода из печати второго выпуска, – привела к незамедлительному решению вопроса, уже назревавшего: выпуск был издан в тридцать две страницы только с двумя иллюстрациями, и такой порядок сохранился до самого конца.

«Боз», мой псевдоним в «Морнинг Кроникл» и в «Олд Монсли Мегезин», появившийся и на обложке ежемесячных выпусков этой книги и впоследствии еще долго остававшийся за мной, – прозвище моего любимого младшего брата, которого я окрестил «Мозес» в честь векфилдского священника; это имя в шутку произносили в нос, оно превратилось в Бозес и уменьшительно – в Боз. Это было словечко из домашнего обихода, хорошо знакомое мне задолго до того, как я стал писателем, и потому-то я выбрал его для себя.

Если найдутся такие благонамеренные люди, которые не замечают разницы (а иные ее не заметили, когда только что появились в печати «Пуритане» между религией и ханжеством, между благочестием истинным и притворным, между смиренным почитанием великих истин Писания и оскорбительным внедрением буквы Писания – но не духа его – в самые банальные разногласия и в самые пошлые житейские дела, – пусть эти люди уразумеют, что в настоящей книге сатира направлена всегда против последнего явления и никогда против первого. Далее: в этой книге последнее явление изображено в сатирическом виде, как несовместимое с первым (что подтверждает опыт), не поддающееся слиянию с ним, как самая губительная и зловредная ложь, хорошо знакомая в человеческом обществе, – где бы ни находилась в настоящее время ее штаб-квартира – в Экстер-Холле , или в Эбенезер Чепл , или в обоих этих местах. Пожалуй, лишнее продолжать рассуждения на эту тему, столь самоочевидную, но всегда уместно протестовать против грубой фамильярности со священными понятиями, о которых глаголят уста и молчит сердце, или против смешения христиан с любой категорией людей, которые, по словам Свифта, религиозны ровно настолько, чтобы ненавидеть, и недостаточно для того, чтобы любить друг друга.

…И вот Вы всё же после неоднократных советов Ваших более продвинутых друзей набрались смелости, взяли с полки этот пухлый том,(который уже, наверное,тысячу раз обходили вниманием, когда вставали перед вечной проблемой: «Чего бы ТАКОГО почитать-то?!»),устроились,поджав ноги и завернувшись в тёплый плед, в кресле, поставили на столик рядом с собой кружку горячего чая и в предвкушении чего-то «ну,просто,совершенно необычайного и увлекательного» пробежали глазами (в том же темпе как Вы обычно это делаете) первый десяток страниц.

Осмелюсь предположить,что Ваши мысли будут: «Господи,и чего все тут находят?И почему ни у одного рекомендовавших сей опус друзей не хватило духу сказать,что король-то голый!Уж не посмеялись ли они надо мной?»

И вот уже Ваши пальцы ощупывают правую половинку раскрытой книги: «Сколько же там осталось?Как?! Ещё семьсо-о-о-т страниц?!»

Но,будучи человеком ответственным и аккуратным и имея привычку все же дочитывать начатые книги, а,может быть,имея подленькую мыслишку подложить свинью кому-нибудь из своих знакомых,как это сделали с Вами Ваши друзья (ох,уж эти друзья!),вы продолжаете чтение.

И вдруг Вы слышите смех. «Как?-думаете Вы,-Неужели я забыл(а) выключить телевизор,где идет очередной ситком?»И с удивлением понимаете,что этот смех-ВАШ! Да,да,это смеётесь Вы! Потому что трудно найти другой такой образец(да простят меня поклонники Барнса и Вудхауза) Настоящего Английского Юмора.Только,пожалуйста,не торопитесь, не пытайтесь(как бы Вам этого не хотелось- а Вам всё равно обязательно захочется!) «проглотить» эту книгу.Постарайтесь прочитать её ,не спеша и обдумывая ситуации в которые попадают Пиквик и Ко (тем более, что подумать там есть над чем- это совсем не антология английского анекдота) .Прочитать,ну скажем, недельки за две.И поверьте, хорошее полумесячное настроение Вам обеспечено.Окружающие Вас люди это оценят!

Конечно может не быть холодного ноябрьского вечера за окном,горящего камина и теплого пледа на коленях.Да и фарфоровую кружку с элитным английским чаем вполне можно заменить на пластмассовый бокал с растворимым кофе!Нельзя,ни в кем случае нельзя изменить одного – тактильного ощущения бумаги НАСТОЯЩЕЙ книги! Пожалуйста, даже если у Вас ридер последней модели, и Вы уже забыли,когда заходили в книжный магазин, читайте бумажную книгу!

Вас все это не напугало? И Вы все-таки протягиваете руку,чтобы достать с полки в первый раз эту книгу?

Если бы Вы знали,как я завидую Вам!

Оценка: 10

Меня часто посещает мысль, что дебютный роман всякого одаренного писателя всегда стоит несколько особняком в его творчестве, и не только хронологически. Примеров тому достаточно. Великолепное, самобытнейшее произведение «Посмертные записки Пиквикского клуба» – яркий и довольно редкий пример того, что может выйти, когда за сюжет отчасти несерьезный, словно даже развлекательный (приключенческий и авантюрный), возьмется по-настоящему талантливый, или гениальный (не в тонкостях определений дело) писатель. Как-никак Диккенс считается одним из основоположников нового реализма в европейской литературе. Ведь даже Л. Толстой учился у него некоторым приемам литературного мастерства. Но, в сущности, эта книга закономерна для творчества Диккенса, и сложно представить у неё другого автора. В «Записках» представлено яркое полотно английской жизни первой трети девятнадцатого века. Повествование ведется неторопливо и обстоятельно, со вкусом – настоящий праздник для ценителей стиля, однако, никак нельзя сказать, что оно затянуто. С другой стороны, роман вполне мог бы быть и короче. Не все главы в нем равноценны. Дело в том, что данное произведение не является романом в классическом понимании термина. Здесь не происходит развития какой-либо сюжетной, философской или иной идеи, какого-либо становления и развития героев (чего предостаточно в других произведениях Диккенса); присутствует, правда, нечто наподобие happy-end’а. Это именно «записки», которые, возможно, заслуживают определения «романа-хроники». Слегка гротескные и даже, может быть, «фантастические», но также и типические, художественно обобщенные образы «Записок Пиквикского клуба» перекликаются с образами «Мертвых душ» (речь, конечно, не идет о прямом сопоставлении). Предметом изображения Диккенс избирает наиболее активный, в каком-то смысле, слой английского общества. В нем нет ни аристократов, ни явных маргиналов – убийц, бандитов и т.п., в основном это мелкие буржуа, выходящие в этот период истории на передний край политической и экономической жизни страны, и их привычный круг общения. Пролетариата автор не касается. И вот оказывается, что и в жизни «обывателей» есть интересные моменты и подлинный драматизм. Всё дело в умении их разглядеть. Путешествия обаятельных пиквикистов по английской провинции и вставные рассказы – удачный литературный прием для поставленной цели. В попутных историях, весьма заметно овеянных романтической интонацией, автор, не изменяя своему ироническому стилю, вполне «по-диккенсовски» заостряет как социальные пороки, так и просто черты национальной жизни. Иные из этих рассказов представляют собой фантастические новеллы, истории о привидениях и т.п. В частности, история с ожившим креслом напомнила мне сказки Андерсена. То же можно сказать и об истории с пономарем Гэбриелом Грабом. При этом ироничный взгляд автора отнюдь не является поверхностным или упрощенным, хотя он и далек от, скажем, социально-исторического анализа действительности. Манера повествования, скорее, отражает настроение писателя, настрой. Жизнь достаточно тяжела и сурова, но при этом многогранна. Так почему бы не отнестись к ней оптимистически, со знаменитым английским юмором? Но, несомненно, в равной мере с юмором и иронией в романе присутствует и откровенная сатира. В основном она касается чиновничества и судопроизводства.

Склонность Диккенса к гиперболизации отмечал еще Г.К. Честертон. Фактически, Диккенс в своем романе, насыщенном бытовыми подробностями, создает свой особый и причудливый мир с элементами мелодрамы и мягкого морализаторства, который, хотя и очень близок к реалиям жизни, но всё же немного от неё отличается. И вот наличие этих едва уловимых отличий (преувеличений) и способствует, как мне кажется, особой притягательности «Пиквикского клуба». В самом деле, в этом диккенсовском мире милейший мистер Пиквик своей доверчивостью, добротой и восторженностью, наконец, своими злоключениями временами напоминает Дон Кихота. Да и присказки преданного Сэма Уэллера достойны знаменитых пословиц Санчо Пансы. Особенно забавно выглядит такое сравнение, если учесть, что Дон Кихот явный безумец и фантазер, а мистер Пиквик позиционируется чрезвычайно здравомыслящим человеком и даже ученым, не доблестным рыцарем, но «великим мужем». Приключения в волшебных замках Дон Кихота Пиквику заменяют приключения в провинциальных гостиницах. В тексте то и дело встречаются не только очень смешные законченные эпизоды, но и отдельные моменты и эпитеты. К примеру, когда некий судья называет мистера Пиквика, правда, заочно «лондонским головорезом». А в другой раз к этому великому мужу обращаются со словами «старый бездельник!». Любопытно также сопоставить картину провинциальных выборов, изображенную Диккенсом, с какой-нибудь нынешней избирательной кампанией районного (да и не только районного) масштаба.

Один персонаж из популярного некогда фильма «Возвращение высокого блондина» заметил: «Они как-то бодрят, эти похороны!» Я бы сказал, что чтение «Посмертных записок», определенно, повышает настроение. Эту книгу можно читать, не опасаясь впасть от радости в меланхолию, как говаривал мистер Сэмюел Уэллер. По нашим сегодняшним меркам кажется удивительным, что столь зрелое произведение было написано Диккенсом в возрасте двадцати пяти лет; а работа над романом началась, когда ему было всего двадцать три года. Но на самом деле в романе во многом отражены личные впечатления и опыт его автора. Комментаторы отмечают, что в процессе создания «Пиквика» и происходило становление Диккенса как писателя и романиста. Возможно, этим обстоятельством отчасти объясняются некоторые логические нестыковки в тексте. Например, мистер Уинкль из солидного джентльмена начальных эпизодов к концу романа превращается в юнца, ещё только собирающегося вступить в самостоятельную жизнь, препорученного своим отцом надзору мистера Пиквика. Кажется, к концу романа помолодел и мистер Снодграсс. А сам мистер Пиквик теперь уже не Дон Кихот и наивный чудак, не «ученый муж», а мудрый благодетель, успешный бизнесмен, отошедший от дел.

Впервые я познакомился с «Записками» еще по дореволюционному переводу (и по дореволюционному изданию даже) И. И. Введенского. Более современный перевод Е. Ланна и А. Кривцовой воспринимается несколько динамичнее, живее. В нем эффектнее, пожалуй, выделена юмористическая сторона текста. Но в переводе Введенского присутствует некая особая колоритность, орнаментация. От него веет духом старины и английской чопорности. Чувствуется, что события романа отстоят от нашего времени почти на двести лет. В общем, данная вещь заслуживает неоднократного прочтения в разных переводах. Вероятно, кое-какие тонкости теряются при любом переводе. Например, Альфред Джингль в своей речи часто пропускает артикли, что, как говорят, должно особо резать слух истинных англичан. Добавлю, что всем кому понравился и тем, кого серьезно заинтересовал этот роман и его автор (а таких читателей, конечно, не мало), стоит обратить внимание на уникальную работу русского философа и историка (и также одного из переводчиков Диккенса) Г.Г. Шпета «Комментарий к роману Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба». Она касается, как и положено работе историка, не только романа, но и ситуации в целом в Англии того периода.

Оценка: 9

Я не сумею и не рискну даже попытаться охватить всё то прекрасное, что содержится в данном произведении, всё то величественное и морально-правильное, о чём говорится в этой книге, и так похожее на нелюбимую всеми классику и, в то же время, превосходящее по идейности все современные романы вместе взятые… Читатель, дерзнувший взять в руки увесистый томик Чарльза Диккенса, приготовься быть раздавленным массой событий, мест, имён, которые появятся с первой же страницы этого бессмертного романа, готовься к волшебной игре мягкого юмора и жёсткой сатиры, возьми себе на заметку ключевые имена и полюби их прежде, чем они оправдают себя (а они оправдают, верь мне!). И читай, читай, дорогой читатель, читай неспешно, по главе или паре глав день, чтобы успеть почувствовать романтику этого произведения, его лёгкий аромат настоящего английского шедевра, головокружительное благородство его героев и блестяще выверенный слог автора.

Безусловно, ты полюбишь этого упитанного джентльмена в очках – мистера Пиквика, вокруг которого неспешно (а иной раз и стремительно) будут развиваться события. Его манеры, и характер, и душевный настрой безусловно расположат тебя к нему, скромному и великому одновременно, и ты поймёшь, за что его так любили друзья и верный слуга. Вероятно, тебе будут симпатичны и сами друзья мистера Пиквика, которых, может, наберётся иной раз и слишком много, чтобы враз разобраться, кто есть кто, но это ведь говорит о том, что наш мистер Пиквик – любимый всеми человек, не так ли? Безусловно, тебя должны заинтриговать путешествия компании пиквикистов и их знакомства с новыми людьми, а также некоторые подробности сердечного характера, аккуратно помещённые автором в нужных местах произведения. По ним ты сможешь сделать вывод, что мистер Пиквик и его компания – не просто бездельники, а познающие мир люди, подчас делающие неверные выводы, но настроенные миролюбиво и весьма отходчивые, что также выставляет их в выигрышном свете. Отдельное внимание ты, я думаю, уделишь (как сделал это автор) верному слуге мистера Пиквика, Сэму, и в одном его существовании найдёшь утешение, ибо не сыскать более мудрого, сердечного и ироничного помощника, чем Сэмюэл Уэллер, о котором много идёт речи в романе.

Прочтя данную вещь, ты, читатель, не сможешь не восхититься мастерством автора – будь ты противником мистера Пиквика и его образа жизни или сторонником. Чарльз Диккенс сотворил своими стараниями немало великих вещей, и эта стоит в первых рядах.

Оценка: 10

И вот в очередной раз я с сожалением переворачиваю последнюю страницу и закрываю книгу.Это произведение относится к тем которые ни когда не устаёшь перечитывать.А ведь Диккенс написал его будучи совсем молодым автором.Но талант он и в Африке талант.Тонкий юмор,яркие характеры,нелепые ситуации в которые попадают герои-всё это создаёт великолепную ауру этой книги.Мой любимый герой- Сэм Уеллер. Со своим появлением просто преобразил всё повествование.Не зря во в то время когда Диккенс писал эту книгу,именно с его появлением она стала безумно популярной.Да и все остальные герои имеют свои легко узнаваемые и такие разные образы и характеры.

Читая роман я невольно задумался.Вот Европа 19 века,умная,религиозная,с высокой нравственностью.Она уважает семейные ценности.Мужчины являются сильным полом,женщины прекрасными существами требующими любви,поклонения и защиты.Чувство чести и собственного достоинства стоит на первом месте.Тебе скажут правду и если необходимо окунут головой в лохань с водой.И что происходит с Европой сейчас...Им там самим необходимо срочно читать и перечитывать Диккенса(да и других писателей того времени).

Но хватит брюзжать.Великий,юмористический,жизненый роман.

И я тоже завидую тем кто впервые возьмет эту книгу и начнет знакомство с этим произведением.Читайте Великих!

Оценка: 10

Являясь счастливым обладателем издания 1957 года, иногда перечитываю «Записки» и каждый раз получаю заряд бодрости и оптимизма на продолжительное время. Юмор, сатира, характеры, язык, стиль - все в этом произведении великолепно! А насколько четко видна ничтожная разница между современностью и тем временем - глупость, скаредность, эгоизм и тщеславие продолжают, к сожалению, оставаться законодателями мод.

ГЕНИАЛЬНО!

Оценка: 10

Предыдущие комментаторы уже написали множество похвал этому замечательному произведению, повторять за ними не вижу смысла. Сам я прочитал эту книгу с удовольствием и ближе к концу было очень жалко расставаться с её персонажами. Двое моих знакомых не смогли осилить даже первую четверть книги... из-за одной небольшой детали - они не ознакомились с предваряющим книгу предисловием. В нём говорится, что Диккенс должен был написать несколько рассказов к неким гравюрам и судя по началу записок именно так он и делал. Сначала вы будете читать рассказы, главным недостатком которых является излишнее число персонажей, половина которых затем станет эпизодическими. Диккенс наращивал опытность писательства и яркость слога по ходу сочинения романа и чем дальше, тем интересней он становится. Первую четверть или чуть меньше придётся перетерпеть.

Оценка: 9

Был приятно обрадован,что выходит наконец классический и настоящий перевод этого шедевра мировой литературы в переводе Введенского. Здесь Вы найдете искрометный юмор Диккенса. Это Вам не сухой и чопорный перевод Кривцовой и Ланн.

Еще меня приятно сегодня поразил сайт Фантастическая Лаборатория. Книги еще нет, а фото с роскошными и великолепными иллюстрациями художника: Алдин Сесил уже можно посмотреть на нашем любимом сайте.

Вот как люди любят и ценят хорошие книги.

Еще у меня есть книга «Посмертные записки Пиквикского клуба» в переводе А. Горнфельд, Г. Шпет.

Превод как раз очень даже хороший,но книга вся кастрирована и нет целых глав и сверх важных фрагментов этого чудесного произведения. Речь идет об издании к Независимой Газете.

С 1933 г., за вышеупомянутым единственным исключением, все издания «Записок Пиквикского клуба» выходят в переводе Кривцовой и Ланна. Шпета указывали в качестве сопереводчика в изданиях 1933, 1934 и 1935 гг.; но после того как в 1935 г

Шпет был арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности, его перестали упоминать как участника перевода. В 1933 г. в издательстве Academia книга вышла в переводе А. Кривцовой и Е. Ланна при участии и с комментарием Густава Шпета под заголовком «Посмертные записки Пиквикского клуба».

Чуковский критиковал этот перевод, считая, что «хотя каждая строка оригинального текста воспроизведена здесь с математической точностью, но от молодой, искрометной и бурной веселости Диккенса здесь не осталось и следа. Получилась тяжеловесная, нудная книга, которую нет сил дочитать до конца, - то есть самый неточный перевод из всех существующих, а пожалуй, из всех возможных. Вместо того, чтобы переводить смех - смехом, улыбку - улыбкой, Евгений Ланн вкупе с А. В. Кривцовой перевел, как старательный школьник, только слова, фразы, не заботясь о воспроизведении живых интонаций речи, её эмоциональной окраски»

Можете поверить, что перевод Введенского самый удачный из всех переводов. Мне удалось прочитать несколько глав этого шедевра мировой литературы в его переводе. Введенский великолепно передал юмор Диккенса. Гарантирую только одно – смеяться вы будете больше чем от перевода Кривцовой и Ланн. Скажу честно -это произведение у меня почему-то вызывает дикий восторг. Я пересмотрел все экранизации, театральные постановкити мультфильм. Говорю все а их к сожалению совсем мало. Книга Чарльз Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба» мне безумно нравиться и я иногда ее перечитываю.Когда дохожу до последней главы книги, то у меня как у ребенка, подступают слезы, что любимое произведение, так быстро закончилась.

Оценка: 10

Этот роман, о столь достойном муже и его окружении(состоящем из граждан не менее замечательных), такой разный что я подобных трудов до него не встречал.

Он именно что разный, как по жанрам, так и по темам. Обобщенно это конечно же реализм.

Но начинавшиеся как сборник юморесок к иллюстрациям мистера Сеймура(хотя вернее всё же с), записки выросли в нечто большее, а именно в энциклопедию англицких нравов XIX века(согласно аннотации)).

Помимо этого на протяжение всего романа имеются лирические отступления, истории, в истории так сказать. Вот уж где Диккенс дал волю фантазии; совершенно разнообразные зарисовки(хотя по сути самостоятельные произведения), как по объему так и по характеру, от историйки с призраками до сурового реалистичного этюда, от притчи до рассказа за кружечкой пивка, об удачливом дядюшке.

Для меня во истину беспрецедентный роман, как по структуре, так и по свойствам!

Вместе с романом рос и мистер Пиквик, в моих глазах уж точно. В начале он мне казался просто забавным джентльменом, философом(как он сам думал), не дураком выпить, но не более того. Признаться особой симпатией я к нему не пылал, но чем увеличивалось количество прочитанных страниц, тем шире и глубже раскрывался наш герой. К концу оказавшись Человеком, который придерживается и отстаивает лучшие гуманистические идеи.

Сказав о жанрах грех не обмолвится о реализме, ибо его пик, наибольшая мощь была показана во время изображения долговой тюрьмы, и её обитателей(вот уж где Чарльз, не по наслышке, знал о чем писал!) Некоторые сцены в этой декорации очень, очень сильны, прямо пробирают.

Опять же через призму тюрьмы(и выборов так же) Диккенс прекрасно передал всю грязь системы и человеков её поддерживающих. И в принципе не важно что там Англия двух вековой давности, в этом отношении ни время, ни расстояние абсолютно ничего не меняют, к сожалению.

Юмор присутствует во всей красе и выразительности, тончайший сарказм, неподражаемая ирония. В принципе чего ещё можно ожидать от произведения которое задумывалось, как чисто юмористическое?!

Хороший образчик не столько английской, сколько мировой литературы. Единственно концовка несколько сумбурна, как будто Диккенс старался уложить всё в одну главу.

Оценка: 9

Ну что ж? Поскольку «Лабиринт» безжалостно трет все, что мешает продавать издание от ИДМ по «конской» цене, то, может быть, здесь разместить копию?

Речь шла о переводе двух моментов. Первый относился к главе II, самое начало пятичасового обеда в Рочестере, когда Джингль спрашивает официанта, что под крышкой. Второй момент - это последняя глава LVII, где-то в начале речи Пиквика.

Samurasha, спасибо, именно то, что меня интересовало.

Объясняю, чем был вызван мой интерес.

С обедом в Рочестере получилась вот какая штука. В оригинальном тексте Диккенса речь идет о камбале, а не о селедке.

"What"s that?" he inquired, as the waiter removed one of the covers.

"Soles-ah!-capital fish-all come from London-stage-coach proprietors get up political dinners-carriage of soles -dozens of baskets-cunning fellows. Glass of wine, Sir."

Эта селедка так и осталась в посмертных изданиях перевода И. Введенского (на lib.ru можно найти в дореволюционной орфографии). Но в инете существует в эл. виде и чья-то редакция этого перевода, где, наряду с современной орфографией, были исправлены и некоторые ошибки перевода. В частности, вернули в текст камбалу. Потому мне было интересно, какой источник был использован ИДМ для издания.

А из-за этой селедки/камбалы я не могу удерживаться, чтобы к известным словам К.Чуковского про «переводить смех смехом, улыбку - улыбкой» не добавлять «а камбалу - селедкой».

Кстати, еще кулинарная тонкость: на предыдущей странице Джингль дает советы по меню этого обеда - «не забудьте грибов со сметаной и жареной курицы». В оригинале, естественно, сметаны нет и быть не может - «broiled fowl and mushrooms-capital thing!», потому что сметана это определенно русское блюдо, в Англии речь могла идти только о сливках.

А второе фото - в каком-то смысле, переводческий курьез. Оно содержит предложение, которое И.Введенский перевел с точностью до наоборот.

Оригинал:

"I shall never regret," said Mr. Pickwick in a low voice, "I shall never regret having devoted the greater part of two years to mixing with different varieties and shades of human character

И. Введенский:

Никогда я не перестану сожалеть о том, что последние два года моей жизни были посвящены изучению разнообразных сторон в характере человеческой натуры.

Е.Ланн, А.Кривцова:

«Никогда не стану» и «Никогда не перестану» - а смысл меняется на противоположный.

Оценка: нет

На произведения ТАКОЙ значимости всегда есть риск постараться написать отзыв, размерами сравнимый с самим произведением. Постараюсь же ограничить поток своего славословия. Хотя чувствую, что не получится.

В определенный момент я поймал себя на мысли, что тянет поставить в «похожие книги» «Американский психопат», но решил, что это было бы уж слишком явным троллингом, хотя формальные основания к тому имеются. Сюжет одной из многочисленных вставных новелл романа именно таков.

Спойлер (раскрытие сюжета)

исповедь от первого лица, в которой рассказчик признается в ужасных злодеяниях. но совершенно не ясно, действительно ли он сошел с ума, и потому погубил жену и сжег дом, или он повредился в уме после смерти жены и пожара, и вообще, было ли хоть что-то из описанного им на самом деле

На самом деле, роль Диккенса в формировании основ триллера и детектива вовсе не нулевая. Едва ли он был первым, кто использовал прием «ненадежного рассказчика», но его «Рассказ сумасшедшего» неприятно-страшноват и по сей день, во времена сплаттера...

Я зацепился за крошечный эпизод большого романа, только чтобы показать, что «Пиквик» в известной степени колыбель всей викторианской прозы, а следовательно - и современной английской тоже. Тут есть место и водевильным страстям благополучных выходцев из высшего класса, и «чернухе» из жизни парий общества. Где-то почти Джейн Остин, а где-то без малого Ирвин Уэлш.

Есть главы написанные с мягким, все прощающим юмором, есть воистину душераздирающие (о, долговая тюрьма...).

В романе Диккенса скрываются далеко не только викторианские сюжеты. Кое-кто из авторов русского Золотого Века явно читал его с карандашом в руке.

Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)

Смерть от алкоголизма балаганного актера - ба! да ведь Ф.М Достоевский, царствия ему небесного, у Диккенса списывал абзацами!!!

Уморительные похождения мягкосердечного и наивного богача (бывают и такие, да) Пиквика по современной ему Англии с «научными» целями включают в себя и путеводитель, и социальную сатиру, и юмористический детектив.

Тон некоторых вставных глав разительно отличается от общего витального благодушия. Формат «рассказ случайного попутчика» позволяет автору включать в книгу и истории о привидениях, и натуральные путешествия во времени, и жуткие бытовые трагедии людей, которым не повезло родиться с серебряной ложкой во рту.

Но Диккенс знает меру и в описаниях тягот жизни «простых людей», потому что у них есть свои радости, а в своих бедах они частично виноваты сами (могли бы например не пить запоем, детям на молоко бы хватало).

Со временем Диккенса станут воспринимать едва ли не как основоположника литературы «о бедных и несчастных», и он умеет если надо, выжать слезу из читателя. Но в первом его романе ирония еще торжествует над сентиментальностью.

Пиквик и его товарищи (все богатые оболтусы разной степени непрактичности) не первые «чудаки» в британской литературе, но после «Пиквика» иначе писать про аристократов стало нельзя.

Вообще Диккенс придумал как писать про Англию. А если уж на то пошло, то можно сказать, что он придумал и саму «старую добрую Англию».

Страну нелепых законов, напыщенных политиков, остроумных слуг, газетных пасквилей, старых замков с призраками, сиротских приютов с казарменными нравами, страну непременного чая (в которых не помешает плеснуть бренди), хватких дельцов, неунывающих рабочих с золотыми руками, сбежавших из колоний каторжников... Страну пасторальной сельской местности, милых маленьких старушек, помнящих события своего детства, велеречивых пасторов с унылыми вытянутыми физиономиями... Страну сплошных пивных и обществ трезвости, старых дев и вдов с поджатыми губами....

Rovdyr , 18 ноября 2016 г.

Этот роман - уникальное произведение в моем перечне любимых книг. Есть факторы, которые я обычно считаю для себя негативными в отношении беллетристики: реализм, многословие, акцент на персонажах (а не действии или феноменах). Но в «Записках» именно эти факторы оказались для моего восприятия причиной привлекательности и ценности.

Мне было интересно с помощью таланта Диккенса (его красочного языка, наблюдательности, остроумия) познакомиться с жизнью тогдашней Англии. И большой объем книги только увеличил и расширил этот интерес.

Что же касается персонажей, то было невозможно не восхититься харизмой мистера Пиквика и Сэма Уэллера - на мой взгляд, Дон-Кихота и Санчо Пансы «версии Англия – 1830-е годы». Воистину, есть люди, существование которых воспринимается как источник света и тепла.

Оценка: 10

Сделанное мне предложение заключалось в том, чтобы я ежемесячно писал нечто такое, что должно явиться связующим звеном для гравюр, которые создаст мистер Сеймур , и то ли у этого превосходного художника-юмориста, то ли у моего посетителя возникла идея, будто наилучшим способом для подачи этих гравюр явится «Клуб Нимрода», члены которого должны охотиться, удить рыбу и всегда при этом попадать в затруднительное положение из-за отсутствия сноровки. Подумав, я возразил, что хотя я родился и рос в провинции, но отнюдь не склонен выдавать себя за великого спортсмена, если не считать области передвижения во всех видах что идея эта отнюдь не нова и была не раз уже использована; что было бы гораздо лучше, если бы гравюры естественно возникали из текста, и что мне хотелось бы идти своим собственным путем с большей свободой выбирать людей и сцены из английской жизни, и я боюсь, что в конце концов я так и поступлю, независимо от того, какой путь изберу для себя, приступая к делу. С моим мнением согласились, я задумал мистера Пиквика и написал текст для первого выпуска, а мистер Сеймур, пользуясь гранками, нарисовал заседание Клуба и удачный портрет его основателя – сей последний был создан по указаниям мистера Эдуарда Чепмена, описавшего костюм и внешний вид реального лица, хорошо ему знакомого. Памятуя о первоначальном замысле, я связал мистера Пиквика с Клубом, а мистера Уинкля ввел специально для мистера Сеймура. Мы начали с выпусков в двадцать четыре страницы вместо тридцати двух и с четырех иллюстраций вместо двух. Внезапная, поразившая нас смерть мистера Сеймура, – до выхода из печати второго выпуска, – привела к незамедлительному решению вопроса, уже назревавшего: выпуск был издан в тридцать две страницы только с двумя иллюстрациями, и такой порядок сохранился до самого конца.

Если найдутся такие благонамеренные люди, которые не замечают разницы (а иные ее не заметили, когда только что появились в печати «Пуритане» ) между религией и ханжеством, между благочестием истинным и притворным, между смиренным почитанием великих истин Писания и оскорбительным внедрением буквы Писания – но не духа его – в самые банальные разногласия и в самые пошлые житейские дела, – пусть эти люди уразумеют, что в настоящей книге сатира направлена всегда против последнего явления и никогда против первого. Далее: в этой книге последнее явление изображено в сатирическом виде, как несовместимое с первым (что подтверждает опыт), не поддающееся слиянию с ним, как самая губительная и зловредная ложь, хорошо знакомая в человеческом обществе, – где бы ни находилась в настоящее время ее штаб-квартира – в Эксетер-Холле , или в Эбенезер Чепл , или в обоих этих местах. Пожалуй, лишнее продолжать рассуждения на эту тему, столь самоочевидную, но всегда уместно протестовать против грубой фамильярности со священными понятиями, о которых глаголят уста и молчит сердце, или против смешения христиан с любой категорией людей, которые, по словам Свифта, религиозны ровно настолько, чтобы ненавидеть, и недостаточно для того, чтобы любить друг друга.

Просматривая страницы этого нового издания, я с любопытством и интересом установил, что важные социальные изменения к лучшему произошли вокруг нас почти незаметно с той поры, как была написана эта книга. Однако все еще надлежит ограничить своеволие адвокатов и хитроумные их уловки, которыми они доводят до обалдения присяжных. По-прежнему также представляется возможным ввести улучшения в систему парламентских выборов (и, быть может, даже в самый Парламент). Но правовые реформы остригли когти мистерам Додсону и Фоггу; в среду их клерков проник дух самоуважения, взаимной терпимости, просвещения и сотрудничества во имя благих целей; пункты, далеко отстоящие друг от друга, сблизились для удобства и выгоды народа и ради уничтожения в будущем полчища мелочных предрассудков, зависти, слепоты, от которых всегда страдал только народ; изменены законы о тюремном заключении за долги, а тюрьма Флит снесена!

Кто знает, может быть, к тому времени, когда реформы будут проведены до конца, обнаружится, что в Лондоне и в провинции есть судьи, которые обучены ежедневно пожимать руку Здравому смыслу и Справедливости; что даже Законы о бедных смилостивились над слабыми, престарелыми и несчастными; что школы, основанные на широких принципах христианства, являются наилучшим украшением сей цивилизованной страны от края и до края, что тюремные двери запирают снаружи не менее крепко и тщательно, чем заперты они изнутри; что последний бедняк имеет право требовать создания повсюду условий пристойной и здоровой жизни в такой же мере, в какой они обязательны для благополучия богачей и государства; что какие-то мельчайшие учреждения и организации – более ничтожные, чем капли в великом океане человечества, грохочущем вокруг них, не вечно будут насылать по своей воле Лихорадку и Чахотку на творения божьи или игрой на своих скрипочках сопровождать Пляску Смерти.

Пиквикисты

Первый луч, озаряющий мрак и заливающий ослепительным светом тьму, коей окутано было начало общественной деятельности бессмертного Пиквика, воссиял при изучении нижеследующей записи в протоколах Пиквикского клуба, которую издатель настоящих записок предлагает читателю с величайшим удовольствием как свидетельство исключительного внимания, неутомимой усидчивости и похвальной проницательности, проявленных им при исследовании многочисленных вверенных ему документов:

«Мая 12, года 1827. Председательствующий Джозеф Смиггерс, эсквайр , В.П.Ч.П.К. . В нижеследующем постановлении единогласно принято:

что названная ассоциация заслушала с чувством глубокого удовлетворения и безусловного одобрения сообщение Сэмюела Пиквика, эсквайра, П.Ч.П.К. озаглавленное: «Размышления об истоках Хэмстедских прудов с присовокуплением некоторых наблюдений по вопросу о Теории Колюшки»; за что названная ассоциация выражает живейшую благодарность означенному Сэмюелу Пиквику, эсквайру, П.Ч.П.К.;

что названная ассоциация, отдавая себе полный отчет в пользе, каковая должна воспоследовать для науки от заслушанного труда, – не меньшей, чем от неутомимых изысканий Сэмюела Пиквика, эсквайра, П.Ч.П.К., в Хорнси, Хайгете, Брикстоне и Кемберуэле , – не может не выразить глубокой уверенности в неоценимости благ, которые последуют, буде этот ученый муж для прогресса науки и в просветительных целях перенесет свои исследования в области более широкие, раздвинет границы своих путешествий и, следовательно, расширит сферу своих наблюдений;

что, исходя из этого, названная ассоциация всесторонне обсудила предложение вышеупомянутого Сэмюела Пиквика, эсквайра, П.Ч.П.К., и трех других пиквикистов, поименованных ниже, об организации в составе Объединенных пиквикистов нового отдела под названием Корреспондентское общество Пиквикского клуба;

что указанное предложение принято и одобрено названной ассоциацией, что Корреспондентское общество Пиквикского клуба сим учреждается, что вышеупомянутый Сэмюел Пиквик, эсквайр, П.Ч.П.К., Треси Тапмен, эсквайр, Ч.П.К., Огастес Снодграсс, эсквайр. Ч.П.К., и Натэниел Уинкль, эсквайр, Ч.П.К., сим назначаются и утверждаются членами означенного общества и что на них возлагается обязанность препровождать время от времени в Пиквикский клуб в Лондоне достоверные отчеты о своих путешествиях, изысканиях, наблюдениях над людьми и нравами и обо всех своих приключениях, совокупно со всеми рассказами и записями, повод к коим могут дать картины местной жизни или пробужденные ими мысли;

что названная ассоциация с искренней признательностью приветствует устанавливаемый для каждого члена Корреспондентского общества принцип оплачивать собственные путевые издержки и не усматривает препятствий к тому, чтобы члены указанного общества занимались своими изысканиями, сколь бы они ни были продолжительны, на тех же условиях;

что до сведения членов вышеуказанного Корреспондентского общества должно быть доведено и сим доводится, что их предложение оплачивать посылку писем и доставку посылок было обсуждено ассоциацией; что означенная ассоциация считает такое предложение достойным великих умов, его породивших, и сим выражает свое полное согласие.).

Посторонний наблюдатель, добавляет секретарь, чьим заметкам мы обязаны нижеследующими сведениями, посторонний наблюдатель не нашел бы ничего особо примечательного в плешивой голове и круглых очках, обращенных прямо к лицу секретаря во время чтения приведенных выше резолюций, но для тех, кто знал, что под этим черепом работает гигантский мозг Пиквика, а за этими стеклами сверкают лучезарные глаза Пиквика, зрелище представлялось поистине захватывающим. Восседал муж, проникший до самых истоков величественных Хэмстедских прудов, ошеломивший весь ученый мир своей Теорией Колюшки, восседал спокойный и недвижный, как глубокие воды этих прудов в морозный день или как одинокий представитель этого рода рыб на самом дне глиняного кувшина. А сколь захватывающим стало зрелище, когда знаменитый муж, вдруг преисполнившись жизни и воодушевления, лишь только единодушный призыв: «Пиквик!» – исторгся из груди его последователей, медленно взобрался на уиндзорское кресло в котором перед тем восседал, и обратился к членам им же основанного клуба! Какой сюжет для художника являет Пиквик, одна рука коего грациозно заложена под фалды фрака, другая размахивает в воздухе в такт пламенной речи; занятая им возвышенная позиция, позволяющая лицезреть туго натянутые панталоны и гетры, которые – облекай они человека заурядного – не заслуживали бы внимания, но когда в них облекся Пиквик, вдохновляли, если можно так выразиться, на невольное благоговение и почтение: Пиквик в кругу мужей, которые добровольно согласились делить с ним опасности его путешествий и коим предназначено разделить славу его открытий. По правую от него руку сидит мистер Треси Тапмен, слишком впечатлительный Тапмен, сочетавший с мудростью и опытностью зрелых лет юношеский энтузиазм и горячность в самой увлекательной и наиболее простительной человеческой слабости – в любви. Время и аппетит увеличили объем этой некогда романтической фигуры; размеры черного шелкового жилета становились более и более внушительными; дюйм за дюймом золотая цепь от часов исчезала из поля зрения Тапмена; массивный подбородок мало-помалу переползал через край белоснежного галстука, по душа Тапмена не ведала перемены: преклонение перед прекрасным полом оставалось его преобладающей страстью. По левую руку от своего великого вождя сидит поэтический Снодграсс, а рядом с ним – спортсмен Уинкль; первый поэтически закутан в таинственный синий плащ с собачьей опушкой, второй придает своей персоной невиданный блеск повой зеленой охотничьей куртке, клетчатому галстуку и светло-серым панталонам в обтяжку.

Торжественная речь мистера Пиквика по данному поводу, равно как и дебаты, вошла в протоколы клуба. И то и другое обнаруживает сильное сходство с дискуссиями других прославленных корпораций; а так как всегда интересно провести параллель между деятельностью великих людей, мы переносим протокольную запись на эти страницы.

«Мистер Пиквик заметил (говорит секретарь), что слава любезна сердцу каждого. Слава поэта любезна сердцу его друга Снодграсса; слава победителя в равной мере любезна его другу Тапмену, а жажда добиться славы во всех видах спорта на суше, на море и в воздухе обуревает его друга Уинкля. Он (мистер Пиквик) не может отрицать, что беззащитен перед человеческими страстями, человеческими чувствами (одобрение) быть может, и человеческими слабостями (громкие крики: „Нет!“); но вот что он хочет сказать: если когда-нибудь и вспыхивал в его груди огонь тщеславия – жажда принести пользу роду человеческому брала верх, и этот огонь угасал. Похвала людей для него угроза поджога , любовь к человечеству – страхование от огня. (Бурные рукоплескания.) Да, он испытал некую гордость – он открыто признает это, и пусть этим воспользуются его враги, – он испытал некую гордость, даруя миру свою Теорию Колюшки, стяжала она ему славу или не стяжала. (Возглас: «Стяжала!» Шумное одобрение.) Да, он готов согласиться с почтенным пиквикистом, чей голос он только что слышал: она стяжала славу; но если славе этого трактата суждено было проникнуть в самые дальние углы земного шара, его авторская гордость не может сравниться с той гордостью, с какою он взирает вокруг себя в сей знаменательный момент своей жизни. (Рукоплескания.) Он – человек незначительный. («Нет! Нет!») Все же он не может не чувствовать, что избран сочленами на дело почетное, хотя и сопряженное с некоторыми опасностями. Путешествия протекают очень беспокойно, и умы кучеров неуравновешенны. Пусть джентльмены бросят взгляд в дальние края и присмотрятся к тому, что совершается вокруг них. Повсюду пассажирские кареты опрокидываются, лошади пугаются и несут, паровые котлы взрываются, суда тонут. (Рукоплескания, голос: «Нет!») Нет?.. (Аплодисменты.) Пусть почтенный пиквикист, произнесший так громко «нет», выступит и попробует это отрицать. (Одобрения.) Кто произнес «нет»? (Овации.) Какой-нибудь тщеславный и оскорбленный в своем самолюбии человек… чтобы не сказать – галантерейщик (овации), завидующий тем похвалам, каких удостоились – пусть незаслуженно – его (мистера Пиквика) ученые исследования, и уязвленный порицаниями, коими встречены были жалкие его попытки соперничества, прибегает к этому презренному и клеветническому способу…

Мистер Блоттон (из Олдгета) говорит к порядку заседания. Не на него ли намекает почтенный пиквикист? («К порядку!», «Председатель!», «Да!», «Нет!», «Продолжайте!», «Довольно!», «Довольно!»)

Мистер Пиквик не дает смутить себя криками. Он намекал именно на почтенного джентльмена. (Сильное возбуждение.)

Мистер Блоттон хочет только отметить, что он с глубоким презрением отвергает непристойное и лживое обвинение почтенного джентльмена. (Громкое одобрение.) Почтенный джентльмен – хвастун! (Полное смятение, громкие крики: «Председатель!», «К порядку!».)

Мистер Снодграсс говорит к порядку заседания. Он обращается к председателю. («Слушайте!») Он хочет знать, неужели не положат конец недостойной распре между членами клуба? («Правильно!»)

Председатель вполне уверен, что почтенный пиквикист возьмет назад свое выражение.

Мистер Блоттон заверяет, что, при всем уважении к председателю, не возьмет своего выражения назад.

Председатель считает споим непреложным долгом просить почтенного джентльмена, надлежит ли понимать выражение, которое у него сорвалось, в общепринятом смысле.

Мистер Блоттон, не колеблясь, отвечает отрицательно – он употребил выражение в пиквикистском смысле. («Правильно! Правильно!») Он вынужден заявить, что персонально он питает глубочайшее уважение к почтенному джентльмену и считает его хвастуном исключительно с пиквикистской точки зрения. («Правильно! Правильно!»)

Мистер Пиквик считает себя вполне удовлетворенным этим искренним, благородным и исчерпывающим объяснением своего почтенного друга. Он просит принять во внимание, что его собственные замечания надлежит толковать только в пиквикистском смысле. (Рукоплескания.)»

На этом протокол заканчивается, как заканчиваются, мы не сомневаемся, и дебаты, раз они завершились столь удовлетворительно и вразумительно.

Официального изложения фактов, предлагаемых вниманию читателя в следующей главе, у нас нет, но они тщательно проверены на основании писем и других рукописных свидетельств, подлинность которых настолько не подлежит сомнению, что оправдывает изложение их в повествовательной форме.

Правильное питание. Диеты. Рецепты блюд. Спорт и упражнения

СХОЖИЕ СТАТЬИ